Уралсиб», сдают лицензии по ОСАГО, для Центробанка это тревожный знак. И это означает, что уже сейчас нужно задумываться о том, как потом эту ситуацию исправлять, не только с точки зрения обеспечения полисами ОСАГО всех автовладельцев РФ, но и с точки прибыльности бизнеса.
Заставить страховщиков работать в убыток можно на полгода, ну, год. Но для того, чтобы страховые компании работали с ОСАГО с таким же энтузиазмом, как раньше, в первую очередь нужно навести порядок с автоюристами и либерализовать тарифы. Мы понимаем, что в текущих реалиях отпустить цены на ОСАГО невозможно, но я считаю, что в ближайшие несколько лет мы к этому придем.
— Для чего тогда вообще таким компаниям, как ваша, с небольшим портфелем по ОСАГО, этот сегмент бизнеса? Если он такой убыточный.
— Нельзя сказать, что ОСАГО убыточно везде. Правильнее сказать, что ОСАГО на сегодняшний день очень сильно сегментировано — есть прибыльные и убыточные сегменты. Они зависят от региона использования, от лошадиных сил и ряда других факторов. Московский регион — прибыльный, как был, так и остается.
И я считаю, что в Московском регионе у нас даже есть возможность понижения тарифов, несмотря на то что в нем больше угрозы аварийности. В то время как в других регионах — они всем известны — необходимо тарифы повышать либо серьезнее заниматься работой с автоюристами. Так как ни одно ни другое сейчас не делается, то самое простое решение — перераспределение прибыли. Просто всем страховщикам сказали: вы должны взять на себя столько-то убытков (имеется в виду система «единого агента» Российского союза автостраховщиков, которая работает на «токсичных» территориях. — Прим. ред.). Для себя мы будем и дальше отслеживать убыточность этого бизнеса — естественно, мы не можем позволить себе работать в убыток.
Из-за того, что у нас доля небольшая и основной портфель составляют VIP-клиенты и парки Московского региона, убыточность нашего портфеля ниже, чем в среднем по рынку.
И для нас, как для небольшого страховщика, важно понятие универсальности компании — когда ты можешь оказать своему клиенту все страховые услуги.
— У вас есть очень необычные виды страхования — предметов искусства, выставок, боксерских поединков. Насколько это рентабельно и насколько востребованно?
— Востребованно это, конечно, в первую очередь среди музеев и вообще государственных учреждений. Это обусловлено требованиями Минкультуры РФ, так как музеи обязаны страховать все свои экспонаты, которые вывозятся за пределы постоянной экспозиции или места постоянного хранения. В частности, мы страхуем на выставке в Нижнем Новгороде картины из собрания Третьяковской галереи — работы Врубеля, Левитана, Серова, Репина, Шишкина.
Страхование же частных коллекций — отдельная тема, которая не афишируется по понятным причинам — владельцы картин не хотят распространения информации.
При этом если музей договаривается с частным коллекционером об участии в выставке принадлежащей ему картины, то такая картина с большой долей вероятности подлежит страховой защите.
— Можете привести пример страхового случая?
— Киношных эпизодов, когда всех положили на пол и украли ценную картину, в наших реалиях почти не случается.
На нашем рынке была выплата порядка одного миллиона долларов за повреждение картины Рембрандта. Но там никаких грабителей — ее распаковывали после транспортировки, было очень сильное натяжение, и полотно повредилось.
В государственном музее был случай, когда уборщица мыла полы, случайно задела картину, она упала и повредилась.
— А какой порядок сумм, на которые страхуют картины?
— По-разному: каждая картина коллегиально оценивается довольно узким кругом оценщиков, государственные коллекции оцениваются специально уполномоченной комиссией внутри музея. Мошенничество там практически невозможно. Ну, например, по выставке «Симон Ушаков. Царский изограф» в Третьяковской галерее общая страховая сумма в пересчете на российскую валюту превысила 4 миллиарда рублей. Есть выставки оценочной стоимостью выше 100 миллионов долларов США.
Большую долю в нашем портфеле занимает страхование музыкальных инструментов — там есть экспонаты стоимостью выше 4 миллионов долларов.
— Инструменты страхуют сами музыканты?
— Допустим, приезжает к нам знаменитый музыкант, ему дают скрипку Страдивари из государственной коллекции. И она должна быть застрахована как на все время концерта, так и на время перевозки до места концерта. Страховой полис приобретает сам музыкант.
При страховании предметов искусства, которые принадлежат государству, используется максимальное покрытие, которое при страховании частных коллекций страховщиками не применяется. В набор рисков входит даже тайное исчезновение.
— Это как?
— Ну, например, едет скрипка в броневике. Броневик доезжает до места назначения, его открывают, а скрипки нет. Нет следов проникновения или взлома, замки все на месте, охрана на месте. Никто ничего не видел, камеры видеонаблюдения ничего подозрительного не зафиксировали. А скрипки нет. Вот выплата будет даже по такому случаю.
— А бывали такие случаи?
— Громких, о которых стало бы известно на российском рынке, не было. На западном — случается.
— А тарифы большие в таком страховании?
— Тарифы рыночные. Это довольно закрытый рынок, и мало страховщиков умеют на нем работать. Но бизнес рентабельный. Рентабельность имеет две составляющие: первая — высококлассные опытные специалисты, которые хорошо разбираются в этом виде и любят свою работу. Вторая — безупречная перестраховочная защита на Западе.
— Как вы оцениваете перспективы страхования имущества физических лиц? Недавно было исследование, где говорилось, что российский потребитель не готов психологически страховать свое имущество из-за пресловутой надежды на авось. Что ваша практика говорит на этот счет?
— Наша практика полностью подтверждает этот тезис. Но опять же потребитель потребителю рознь, и поэтому этот рынок, как и многие другие, очень сильно сегментирован. Если вы пойдете предлагать страхование имущества в старые хрущевки, то, наверное, КПД там будет стремиться к нулю. А если работать с новым жильем, где человек только что заплатил свои «кровные» за эту квартиру — ему ох как не хочется ее потерять. И поэтому он лучше готов ее страховать.
— Закон о страховании жилья от катастрофических рисков, который так долго обсуждается, поможет это переломить?
— Закон еще не принят, пока идут обсуждения, которым уже больше четырех лет. И, боюсь, до выборов масштабного запуска этой системы не будет, так как это будет дополнительной социальной нагрузкой. Любое вмененное страхование — это всегда нагрузка на потребителя и возможный социальный протест. Людям и так непросто.
Но это делать точно надо, это правильное направление, потому что государство не может на себе нести такое бремя постоянно. Есть для этого страховые компании, опыт цивилизованного рынка.
— Какие новые продукты планируете запускать?
— В первую очередь обращаем внимание на розничный канал. Например, один из крупнейших коммерческих банков предложил страховому рынку разработать «коробочный» ДМС, чтобы продавать его через офисы банка. Это направление еще не раскрученное. Вот в таких разработках с удовольствием участвуем. И это однозначно подтолкнет страхование имущества и ответственности физлиц.
— А какие-то цифровые продукты планируете развивать? Вот одна компания рассказывала, что собирается страховать персонажей компьютерных игр…
— Мы думаем с коллегами в одном направлении — как научиться страховать в виртуальной реальности. Потому что там есть реальные деньги, и этот рынок в скором времени приблизится к натуральному. В ближайшее время появится страховка от того, что ваш антивирус не справится со своей задачей и у вас пропадут важные данные. И это будет оценено в разумную страховую сумму.
— А как там подсчитывать ущерб?
— Вот это сейчас самое сложное. Но рынок решит эту задачу. Научились же оценивать моральный ущерб в судах.
Вообще, если говорить об экзотике, мне очень понравилось то, что придумали в «Сбербанк Страхование жизни» с покемонами. Они просто молодцы. Фактически предложили классический продукт, но в «модной» обертке. Я считаю, что все экзотическое сейчас там — в гаджетах и цифровых технологиях.
Беседовала Елена ПЕТЕШОВА,
