Сергей Глазьев: «Мы говорим о необходимых и возможных темпах в 7—8% роста ВВП» - «Интервью» » Новости Банков России

Интервью

Сергей Глазьев: «Мы говорим о необходимых и возможных темпах в 7—8% роста ВВП» - «Интервью»






Сергей Глазьев: «Мы говорим о необходимых и возможных темпах в 7—8% роста ВВП» - «Интервью»

О кризисе системы управления, инерции в правительстве и бригаде американских консультантов советник президента России Сергей ГЛАЗЬЕВ рассказал обозревателю «Денег» Евгению Сигалу.

— Недавно стало известно, что вы написали письмо Владимиру Путину, в котором предложили радикально изменить экономическую политику. О чем там на самом деле говорится?

— Как выйти на темпы роста, необходимые для реализации установленных целевых показателей социально-экономического развития. Главным образом о вопросах стратегического планирования, денежно-кредитной и налогово-бюджетной политики, структурной и инвестиционной политики в условиях глобального кризиса.

— Эти меры позволят вырваться из ловушки с 2—3% роста на уровень в 5%?

— Рост ВВП на 5% — ориентир, объявленный недавно председателем правительства, но он едва ли достижим при сохранении проводимой денежно-кредитной и налогово-бюджетной политики. Проведенные экономическими ведомствами стресс-тесты устойчивости российской экономики показывают, что в рамках инерционного подхода при снижении мировой цены на нефть ниже $70 за баррель, прогнозируется падение ВВП на 2—5%.

Мы же говорим о необходимых и возможных темпах в 7—8% качественного роста. Это возможно при изменении ключевых компонентов социально-экономической политики и модернизации экономики на базе новейшего технологического уклада.

— Как можно добиться таких высоких темпов?

— У нас сейчас гигантские диспропорции во внешнеторговом обмене. Мы экспортируем сырье, покупаем продукты переработки. Например, мы экспортируем нефть, но покупаем полимеры. Хотя можем их делать и сами: это не какой-то заоблачный hi-tech, это отработанные на мировой практике технологии. У нас есть инженеры и деньги, чтобы эти технологии поставить. Мы легко можем увеличить выход нефтехимической промышленности в разы, если будем делать весь полимерный ряд. Одно дело экспортировать нефть: меньше доллара за килограмм, а другое дело, экспортировать готовую продукцию из нефти, которая стоит в тысячу раз дороже. Мы можем производить весь ряд самолетов: дальнемагистральные, среднемагистральные, региональные. Они летают. Им не хватает запуска в серию.

— С «Сухим Superjet-100» ситуация не столь безоблачная, особенно на фоне произошедшей авиакатастрофы в Индонезии: идут отказы от закупок.

— Надо понимать, что устойчивое производство авиатехники это не две-три единицы в год, а не менее 50 единиц каждого самолета ежегодно. И «Сухой Superjet-100» не единственный продукт. Есть Ил-96, Ту-204, Ан-148, «Руслан». На последний заказы сейчас исчисляются десятками, уникальный самолет. Даже американцы ушли с этого рынка, оставив его только нам. В авиапроме производство может быть увеличено в разы. А один рубль продукции авиапрома дает десять рублей продукции смежников. Эта отрасль с гигантским мультипликативным эффектом. Громадный потенциал роста и в деревопереработке. Мы сегодня на один куб древесины делаем продукции в десять раз меньше, чем в Финляндии. Неужели мы не можем свою лесохимию развить?

— Видимо, не можем, раз столько лет об этом только говорим.

— Я говорю об отработанных технологиях, в которых и рисков-то больших нет. Технические решения известны, бери и внедряй: хочешь, по импорту закупай, хочешь, сам разрабатывай. А денег для этого у нас сверхдостаточно. Только по традиционным направлениям углубления переработки сырья мы можем получить дополнительный рост промпроизводства на 3—4%. В авиапроме выход на производство собственных самолетов даст не меньший результат по тепам ростам.

Можно говорить также о колоссальных возможностях в сельском хозяйстве, сельхозмашиностроении, применении наших молекулярных и биоинженерных технологий. Это может дать взрывной эффект в отраслях, а в сумме — искомые 8% годового роста ВВП. По промпроизводству — более 10%, по производству продукции нового экономического уклада речь идет о 30—40%.

— Но и об этих всех возможностях тоже говорят десятилетиями, а воз и ныне там.

— Это ученые говорят об этом десятилетия, а у чиновников энтузиазма нет. Они работают по инерции, в рамках устоявшихся рутинных процедур. Нет целостного видения перспектив развития и системного подхода к разработке комплекса мер по их реализации. У них все как-то отдельно: экспорт нефти отдельно, импорт полимеров отдельно, финансовая и денежная политика отдельно, институты развития — тоже отдельно. В итоге получается кафтан Аркадия Райкина: «К пуговицам претензии есть? — Нет». А костюмчик-то не сидит.

— Почему вы думаете, что сейчас костюмчик сядет?

— При такой системе управления, как сейчас, не получится. Нужно ее серьезно совершенствовать. Руководство страны ставит долгосрочные амбициозные цели, а Минфин верстает бюджет под заниженный прогноз. Наша бюрократия стремится работать не напрягаясь. Амбициозные цели откладываются на долгосрочный период, а в краткосрочном — получается инерционное развитие. Потому что так жить проще. Важнейшая сегодня задача в системе управления: состыковать долгосрочные цели со среднесрочными программами и краткосрочными ориентирами.

Как можно вкладывать бюджетные деньги в институты развития и на них заниматься лизингом иностранных самолетов? Это же абсурд. Получается, мы госсредства направляем на поддержку иностранной техники. Как можно с наших самолетостроителей брать НДС, а с импорта авиатехники не брать? В результате лоббирования частных интересов извращается промышленная политика, она сегодня устроена против развития нашей наукоемкой промышленности.

— Ну она же не сама по себе «устроена». Координацию должно обеспечивать политическое руководство.

— Есть правительство как коллективный орган, есть отдельные министерства. Министерства пишут программы, но, какие из них будут профинансированы, выбирает Минфин. Минэкономразвития строит отраслевые стратегии, но под них институты развития не выделяют денег. В системе управления нет адекватной связи между целеполаганием и механизмами реализации.

— Так все же кто сейчас в стране принимает решения по экономическим вопросам?

— Президент в своих указах поставил задачи до 2020 года. Их решение требует существенного повышения инвестиций и темпов экономического роста. Однако планирование трехлетнего бюджета исходит из инерционной траектории. Основные направления денежно-кредитной политики (ОНДКП) не позволяют обеспечить выполнение этих решений.

— А какими должны быть ОНДКП?

— ЦБ должен создать механизмы кредитования экономики таким образом, чтобы предприятия с перспективными проектами развития получили доступ к долгосрочным кредитам. Это делается во всем мире. Крупнейшие эмитенты мировых резервных валют проводят сегодня агрессивную денежную политику, вливают в экономику огромные средства под нулевые процентные ставки и тем самым создают односторонние конкурентные преимущества своим агентам: они получают кредиты даром на любые сроки. Наши же экономические агенты такой возможности не имеют. Поэтому нынешняя политика ЦБ заведомо ставит наши банки и предприятия в неконкурентные условия.

Следствием такой политики становится то, что наши заемщики берут за рубежом и туда же выплачивают проценты. Одновременно наше государство размещает там деньги под более низкий процент. На этой разнице ставок мы теряем $35 млрд в год. А в целом механизм неэквивалентного внешнеэкономического обмена влечет для нашей финансовой системы потери до $100 млрд в год.

Наши главные заемщики за границей — крупнейшие частные и государственные корпорации. Наша банковская система не дает им кредитов в нужном объеме. Что, у наших банков есть сомнения в их платежеспособности? Нет. Дело в разнице в процентных ставках. Если снизим, то сразу появится спрос на кредиты со стороны платежеспособных заемщиков, который можно удовлетворить за счет внутренних источников денежного предложения.

— Но ставку же нельзя понизить указом президента.

— Это решается советом директоров ЦБ. Ставки должны соответствовать реальным показателям доходности операций. Ясно, что ставка в 8% неподъемна для большинства предприятий обрабатывающей промышленности и строительства — ядра инвестиционного комплекса, у которых рентабельность производства составляет в среднем около 6%.

— 8,25% — это ставка ЦБ. Банковские ставки по кредитам доходят до 15—20% годовых.

— Да, и это значит, что займы могут себе позволить только экспортно-ориентированные предприятия ТЭКа и химико-металлургического комплекса, да еще финансовые спекулянты. Я же говорю о теоретически минимально возможной ставке, но даже она неподъемна. А если нет доступа к долгосрочным кредитам, то о каком развитии можно говорить.

— А как можно снизить ставку в отрыве от экономической конъюнктуры?

— Внешняя конъюнктура как раз заставляет снижать: в Европе, США, Японии на долгое время установлены нулевые процентные ставки. Для обеспечения экономического роста процентные ставки должны соответствовать уровню рентабельности хотя бы в основной части экономики.

— Но инфляция по итогам 2012 года составила 6,6%. Если понизить ставку, то доходность не будет покрывать даже инфляцию.

— Ничего страшного. Главное в кредитной политике это возвратность.

— Банкам все же важна доходность.

— Они будут ее получать. Сейчас и так главным источником кредита является рефинансирование: 70% эмиссии идет на рефинансирование коммерческих банков. Если они будут получать кредиты на два процентных пункта дешевле, то конкуренция на рынке вынудит их снижать ставки по кредитам.

— А какую маржу для банков вы считаете нормальной?

— В пределах 2%. Схема, которую мы предлагаем, основана на рынке покупателя: коммерческий банк сначала дает кредит производственному предприятию, а потом получает рефинансирование от ЦБ. Механизм рефинансирования должен работать в автоматическом режиме. Это не административная процедура, а рыночная. ЦБ себя так и ведет на аукционах по размещению ресурсов, но беда в том, что сейчас ресурсы размещаются overnight, а нужно долгосрочное рефинансирование. На срок не меньше трех лет.

— Но для частных банков маржа в 2% это слишком мало. Получится аукцион для госбанков. А кредитный рынок окажется разделенным: госкомпании через госбанки будут получать льготные кредиты. Это и сейчас так, если знаешь «правильные ходы».

— Рефинансирование будет возможно для всех банков. Механизм не будет делать различий между государственными или частными, крупными или мелкими кредитными организациями. Любой банк стремится расширить свой бизнес. Поэтому чем ниже ставки рефинансирования, тем больше у него кредитных возможностей. Есть заемщики, готовые брать под 15% годовых. Но если вы получаете рефинансирование от ЦБ под 4%, то у вас расширяется круг заемщиков. А если государство не вводит административного регулирования банковской маржи, то набор процентных ставок на рынке останется разнообразным.

— А что вы предлагаете изменить в налоговом регулировании?

— Страна теряет гигантские деньги от вывоза капитала, который выходит из страны вместе с налоговой базой. Львиная доля операций по выводу средств сопровождается уклонением от уплаты налогов. Предлагается серия мер по контролю экспортно-импортных операций, которые сделают невозможным и экономически бессмысленным использование фиктивного импорта или экспорта для увода денег из страны.

— Множество служб уже осуществляет контроль в этой сфере: валютный контроль в банках, ЦБ, Росфинмониторинг…

— Есть мониторинг, но нет контроля. Гигантские деньги уходят под липовые импортные контракты через фирмы-однодневки. Поэтому одно из предложений: ввести НДС на импортный аванс. Сначала импортер платит НДС, а только потом завозит импорт. Не завез — получил штраф за нелегальный вывоз капитала.

— У импортеров, таким образом, сократится свободный денежный поток для закупки товара. Не говоря уже о том, что как-то странно взимать налог с дохода прежде его получения.

— Импортер может взять кредит. Внешняя торговля — доходный бизнес. Рентабельность импорта из Китая составляет сотни процентов, любой российский банк выдаст кредит под надежную внешнеторговую операцию.

— Я правильно вас понял, что России хватит внутренних ресурсов для роста?

— Значительная часть спроса на кредиты может быть удовлетворена за счет внутренних источников. Я не исключаю роль внешних источников, но они нам нужны не как источники кредитов, а как источники прямых инвестиций. Потому что нам нужны их технологии и доступ на их рынок.

— В последние дни в СМИ наделали много шума ваши высказывания и тезисы из предварительного доклада РАН, из которых следовало, что ФРС эмитирует доллары для последующей скупки российской экономики…

— Тезиса о том, что они печатают для того, чтобы скупить, в наших записках не было. Это плод больного воображения Чубайса, который как раз этим и занимался в те годы, когда был главным приватизатором.

— Чем занимался?

— Известно, что основными покупателями на рынке акций приватизированных предприятий в 1990-е годы были иностранные покупатели.

— Вы имеете в виду на РТС?

— Я имею в виду Credit Suisse First Boston, например. Главными операторами на рынке приватизационных сделок были иностранные банки. Они покупали для своих клиентов за рубежом. И не случайно в Госкомимуществе работала целая бригада американских консультантов, которая эти операции по продаже собственности упаковывала и выставляла на рынок. Программа приватизации в 1990-е годы была ориентирована преимущественно на иностранных покупателей российской собственности.

— Сейчас вы советник президента. Общаясь с Путиным, вы получаете обратную реакцию, или это дежурные встречи?

— Для президента важна всесторонняя и взвешенная оценка тех или иных предложений. Для этого он создал ряд консультативных органов. Наши предложения будут вынесены на Экономический совет.

— Но в нем ведь доминируют либеральные экономисты…

— Тут не голосованием все решается, а аргументами. Доклад станет предметом широкого обсуждения. Тот стиль принятия решений, который сегодня выработан, исключает субъективный подход. Реализовываться предложения будут в той мере, в которой будут вырабатываться взвешенные и обоснованные решения.

Альтернативная экономика

В середине января в прессе появились фрагменты из письма академика РАН Сергея Глазьева президенту Владимиру Путину. Советник президента предупредил главу государства о финансовой войне, развязанной развитыми странами — США, Евросоюзом, Великобританией и Японией. Под боевыми действиями подразумевается количественное смягчение, а их жертвой может оказаться Россия. Печатные станки ФРС и ЕЦБ не выключаются, триллионы долларов и евро уже напечатаны, еще триллионы ждут своей очереди. И за эти напечатанные бумажки скупят потом реальные активы. «В условиях наращивания эмиссии мировых валют возникает угроза поглощения российских активов иностранным капиталом»,— написал Глазьев. Одновременно иностранные банки загоняют наших заемщиков в долговые ловушки «с целью последующего присвоения реальных активов и принуждения к политическому подчинению». Глазьев считает такое поведение легализованной агрессией.

В ответ на эти тезисы председатель правления «Роснано» Анатолий Чубайс, давний оппонент Глазьева, подверг сомнению его профессиональный уровень. «Человек, утверждающий, что США и Европа эмитируют деньги для захвата российских активов по дешевке, не может считаться экономистом»,— написал Чубайс в своем блоге.

Впрочем, ожидается, что в марте Владимиру Путину будет представлен доклад РАН, подготовленный с участием господина Глазьева. Как сообщалось, документ, по сути, станет альтернативной экономической программой, ставящей целью масштабное увеличение роли государства в экономике.


О кризисе системы управления, инерции в правительстве и бригаде американских консультантов советник президента России Сергей ГЛАЗЬЕВ рассказал обозревателю «Денег» Евгению Сигалу. — Недавно стало известно, что вы написали письмо Владимиру Путину, в котором предложили радикально изменить экономическую политику. О чем там на самом деле говорится? — Как выйти на темпы роста, необходимые для реализации установленных целевых показателей социально-экономического развития. Главным образом о вопросах стратегического планирования, денежно-кредитной и налогово-бюджетной политики, структурной и инвестиционной политики в условиях глобального кризиса. — Эти меры позволят вырваться из ловушки с 2—3% роста на уровень в 5%? — Рост ВВП на 5% — ориентир, объявленный недавно председателем правительства, но он едва ли достижим при сохранении проводимой денежно-кредитной и налогово-бюджетной политики. Проведенные экономическими ведомствами стресс-тесты устойчивости российской экономики показывают, что в рамках инерционного подхода при снижении мировой цены на нефть ниже $70 за баррель, прогнозируется падение ВВП на 2—5%. Мы же говорим о необходимых и возможных темпах в 7—8% качественного роста. Это возможно при изменении ключевых компонентов социально-экономической политики и модернизации экономики на базе новейшего технологического уклада. — Как можно добиться таких высоких темпов? — У нас сейчас гигантские диспропорции во внешнеторговом обмене. Мы экспортируем сырье, покупаем продукты переработки. Например, мы экспортируем нефть, но покупаем полимеры. Хотя можем их делать и сами: это не какой-то заоблачный hi-tech, это отработанные на мировой практике технологии. У нас есть инженеры и деньги, чтобы эти технологии поставить. Мы легко можем увеличить выход нефтехимической промышленности в разы, если будем делать весь полимерный ряд. Одно дело экспортировать нефть: меньше доллара за килограмм, а другое дело, экспортировать готовую продукцию из нефти, которая стоит в тысячу раз дороже. Мы можем производить весь ряд самолетов: дальнемагистральные, среднемагистральные, региональные. Они летают. Им не хватает запуска в серию. — С «Сухим Superjet-100» ситуация не столь безоблачная, особенно на фоне произошедшей авиакатастрофы в Индонезии: идут отказы от закупок. — Надо понимать, что устойчивое производство авиатехники это не две-три единицы в год, а не менее 50 единиц каждого самолета ежегодно. И «Сухой Superjet-100» не единственный продукт. Есть Ил-96, Ту-204, Ан-148, «Руслан». На последний заказы сейчас исчисляются десятками, уникальный самолет. Даже американцы ушли с этого рынка, оставив его только нам. В авиапроме производство может быть увеличено в разы. А один рубль продукции авиапрома дает десять рублей продукции смежников. Эта отрасль с гигантским мультипликативным эффектом. Громадный потенциал роста и в деревопереработке. Мы сегодня на один куб древесины делаем продукции в десять раз меньше, чем в Финляндии. Неужели мы не можем свою лесохимию развить? — Видимо, не можем, раз столько лет об этом только говорим. — Я говорю об отработанных технологиях, в которых и рисков-то больших нет. Технические решения известны, бери и внедряй: хочешь, по импорту закупай, хочешь, сам разрабатывай. А денег для этого у нас сверхдостаточно. Только по традиционным направлениям углубления переработки сырья мы можем получить дополнительный рост промпроизводства на 3—4%. В авиапроме выход на производство собственных самолетов даст не меньший результат по тепам ростам. Можно говорить также о колоссальных возможностях в сельском хозяйстве, сельхозмашиностроении, применении наших молекулярных и биоинженерных технологий. Это может дать взрывной эффект в отраслях, а в сумме — искомые 8% годового роста ВВП. По промпроизводству — более 10%, по производству продукции нового экономического уклада речь идет о 30—40%. — Но и об этих всех возможностях тоже говорят десятилетиями, а воз и ныне там. — Это ученые говорят об этом десятилетия, а у чиновников энтузиазма нет. Они работают по инерции, в рамках устоявшихся рутинных процедур. Нет целостного видения перспектив развития и системного подхода к разработке комплекса мер по их реализации. У них все как-то отдельно: экспорт нефти отдельно, импорт полимеров отдельно, финансовая и денежная политика отдельно, институты развития — тоже отдельно. В итоге получается кафтан Аркадия Райкина: «К пуговицам претензии есть? — Нет». А костюмчик-то не сидит. — Почему вы думаете, что сейчас костюмчик сядет? — При такой системе управления, как сейчас, не получится. Нужно ее серьезно совершенствовать. Руководство страны ставит долгосрочные амбициозные цели, а Минфин верстает бюджет под заниженный прогноз. Наша бюрократия стремится работать не напрягаясь. Амбициозные цели откладываются на долгосрочный период, а в краткосрочном — получается инерционное развитие. Потому что так жить проще. Важнейшая сегодня задача в системе управления: состыковать долгосрочные цели со среднесрочными программами и краткосрочными ориентирами. Как можно вкладывать бюджетные деньги в институты развития и на них заниматься лизингом иностранных самолетов? Это же абсурд. Получается, мы госсредства направляем на поддержку иностранной техники. Как можно с наших самолетостроителей брать НДС, а с импорта авиатехники не брать? В результате лоббирования частных интересов извращается промышленная политика, она сегодня устроена против развития нашей наукоемкой промышленности. — Ну она же не сама по себе «устроена». Координацию должно обеспечивать политическое руководство. — Есть правительство как коллективный орган, есть отдельные министерства. Министерства пишут программы, но, какие из них будут профинансированы, выбирает Минфин. Минэкономразвития строит отраслевые стратегии, но под них институты развития не выделяют денег. В системе управления нет адекватной связи между целеполаганием и механизмами реализации. — Так все же кто сейчас в стране принимает решения по экономическим вопросам? — Президент в своих указах поставил задачи до 2020 года. Их решение требует существенного повышения инвестиций и темпов экономического роста. Однако планирование трехлетнего бюджета исходит из инерционной траектории. Основные направления денежно-кредитной политики (ОНДКП) не позволяют обеспечить выполнение этих решений. — А какими должны быть ОНДКП? — ЦБ должен создать механизмы кредитования экономики таким образом, чтобы предприятия с перспективными проектами развития получили доступ к долгосрочным кредитам. Это делается во всем мире. Крупнейшие эмитенты мировых резервных валют проводят сегодня агрессивную денежную политику, вливают в экономику огромные средства под нулевые процентные ставки и тем самым создают односторонние конкурентные преимущества своим агентам: они получают кредиты даром на любые сроки. Наши же экономические агенты такой возможности не имеют. Поэтому нынешняя политика ЦБ заведомо ставит наши банки и предприятия в неконкурентные условия. Следствием такой политики становится то, что наши заемщики берут за рубежом и туда же выплачивают проценты. Одновременно наше государство размещает там деньги под более низкий процент. На этой разнице ставок мы теряем $35 млрд в год. А в целом механизм неэквивалентного внешнеэкономического обмена влечет для нашей финансовой системы потери до $100 млрд в год. Наши главные заемщики за границей — крупнейшие частные и государственные корпорации. Наша банковская система не дает им кредитов в нужном объеме. Что, у наших банков есть сомнения в их платежеспособности? Нет. Дело в разнице в процентных ставках. Если снизим, то сразу появится спрос на кредиты со стороны платежеспособных заемщиков, который можно удовлетворить за счет внутренних источников денежного предложения. — Но ставку же нельзя понизить указом президента. — Это решается советом директоров ЦБ. Ставки должны соответствовать реальным показателям доходности операций. Ясно, что ставка в 8% неподъемна для большинства предприятий обрабатывающей промышленности и строительства — ядра инвестиционного комплекса, у которых рентабельность производства составляет в среднем около 6%. — 8,25% — это ставка ЦБ. Банковские ставки по кредитам доходят до 15—20% годовых. — Да, и это значит, что займы могут себе позволить только экспортно-ориентированные предприятия ТЭКа и химико-металлургического комплекса, да еще финансовые спекулянты. Я же говорю о теоретически минимально возможной ставке, но даже она неподъемна. А если нет доступа к долгосрочным кредитам, то о каком развитии можно говорить. — А как можно снизить ставку в отрыве от экономической конъюнктуры? — Внешняя конъюнктура как раз заставляет снижать: в Европе, США, Японии на долгое время установлены нулевые процентные ставки. Для обеспечения экономического роста процентные ставки должны соответствовать уровню рентабельности хотя бы в основной части экономики. — Но инфляция по итогам 2012 года составила 6,6%. Если понизить ставку, то доходность не будет покрывать даже инфляцию. — Ничего страшного. Главное в кредитной политике это возвратность. — Банкам все же важна доходность. — Они будут ее получать. Сейчас и так главным источником кредита является рефинансирование: 70% эмиссии идет на рефинансирование коммерческих банков. Если они будут получать кредиты на два процентных пункта дешевле, то конкуренция на рынке вынудит их снижать ставки по кредитам. — А какую маржу для банков вы считаете нормальной? — В пределах 2%. Схема, которую мы предлагаем, основана на рынке покупателя: коммерческий банк сначала дает кредит производственному предприятию, а потом получает рефинансирование от ЦБ. Механизм рефинансирования должен работать в автоматическом режиме. Это не административная процедура, а рыночная. ЦБ себя так и ведет на аукционах по размещению ресурсов, но беда в том, что сейчас ресурсы размещаются overnight, а нужно долгосрочное рефинансирование. На срок не меньше трех лет. — Но для частных банков маржа в 2% это слишком мало. Получится аукцион для госбанков. А кредитный рынок окажется разделенным: госкомпании через госбанки
0
Другие новости

Это может то, что вы искали