Об экономическом кризисе и действиях российского правительства с главным редактором «Эха Москвы» побеседовал бывший министр финансов РФ Алексей КУДРИН.
— Алексей Леонидович Кудрин… Алексей Леонидович, как вас сейчас именовать? Я хотел сказать «министр финансов» по привычке за много лет. Не получилось.
— У меня две главные позиции. Это декан факультета в Санкт-Петербургском университете, профессор и вторая — председатель Комитета гражданских инициатив.
— То есть на госслужбу вы не пошли?
— Не пошел.
— И не возглавили совет по инновациям при президенте РФ…
— Там есть кому возглавить.
— Самому президенту.
— Конечно.
— Алексей Леонидович, вот здесь очень много и вчера президент, и многие выступающие очень оптимистично смотрят, несмотря на кризисные явления, на экономику России. Строят серьезные планы. Какие риски сейчас существуют, с вашей точки зрения, того, что эти планы не сбудутся? В чем они?
— Меня удивило, что в выступлении многих говорилось, что вторая волна кризиса не началась. Она уже началась и раскручивается по классическому сценарию. Уже с четвертого квартала прошлого года европейская экономика находится в состоянии падения. Четвертый квартал падала экономика в целом. Допустим, в Германии росла, а, например, другие страны падали. В целом экономика падала. Первый квартал в основном почти на нуле сработала европейская экономика. Второй квартал снова будет падение. Некоторые оценивают, что будет рост во втором полугодии в следующем году. Думаю, что не будет роста. Поскольку тот сценарий долгового кризиса — он просто не был серьезно просчитан странами. Все считают, что ЕС примет необходимые усилия, своевременно даст помощь, предотвратит проблемы долга Испании, Италии.
Я могу сказать, что мы увидели, как это решается, на примере Греции. Никак не решается. На протяжении последних нескольких лет мы имели примерно три программы спасения Греции, все они провалились. Политическая ситуация в Греции по-прежнему остается плохой. И какая бы сейчас партия ни была избрана, исполнение той программы невозможно. Когда Меркель говорит, что мы не можем идти на серьезные уступки, то это означает, что решения нет в принципе на сегодняшний день по греческой проблеме.
Но Греция — это только пилотный проект. Вот он не состоялся. А уже после того, как Европейский центральный банк больше триллиона евро вывалил на рынок для снижения доходности на облигации государственного займа Италии, Испании, как только он это прекратил делать, эти доходности возросли неимоверно. С учетом масштаба долга и масштаба — например, в Испании большой дефицит, но небольшой долг, в Италии небольшой дефицит, но большой долг. Обе ситуации практически приведут к неспособности этих стран рыночными путями исполнять свои долговые обязательства. Значит, будут предприняты меры такого нерыночного финансирования из Стабилизационного фонда. Но и он, скорее всего, не приведет к выполнению или рефинансированию долга этих стран. Поэтому я вообще прогнозирую, что самый жесткий сценарий — частичное списание долга Испании, Италии. Уже через год, наверное, это станет более очевидно, но могут еще чуть-чуть оттянуть, но в целом через два года всем уже это будет очевидно.
— А что наше правительство и наша власть в этой истории? Ничего, будут стоять на горке и наблюдать?
— Дело в том, что такой сценарий, о котором я сейчас говорю, сегодня не является базовым для всех прогнозистов. То есть такую позицию занимает узкий круг специалистов, экономистов. Поэтому пока он будет осмыслен, этот сценарий, я все-таки считаю, что я прав. Пройдет время, и тогда будут изменены все прогнозы по экономическому росту в других странах — соответственно, наступит понимание и у нас, у наших экономистов, что ситуация будет сложная. Я не говорю, что нужно сразу заложиться на самый плохой сценарий. Но нужно быть к нему готовым. Сейчас действия правительства не исходят из того, что такой самый жесткий сценарий произойдет. И те решения, которые сейчас принимаются, будь то по бюджетному правилу, которое в половинчатом варианте принимается, будь то по началу приватизации, которую в такой ситуации проводить просто не сможем. Будь то по антикризисным мерам, которые сегодня нужно проводить иначе, чем это было в предыдущий кризис. Там было жесткое падение ВВП за один год на 8%, там было падение доходов из-за цены на нефть, которая сначала упала до 40 долларов, в первом квартале 2009 года, потом в среднем по году она была 60 долларов. Напомню, что в 2009-м средняя цена на нефть была 60 долларов.
— Я уже забыл.
— Это было недавно. Это было в рамках той же экономической ситуации. Но тогда вывалены были большие ресурсы на мировой рынок для поддержания, сегодня все эти механизмы исчерпаны, а кризис сохранился. Все проблемы сохранились. Какие-то в части долга даже усилились. Поэтому сейчас мы будем иметь кризис не меньший, он просто, может быть, не будет таким одномоментным падением в течение года. Значит, мы будем иметь, возможно, два-три года тяжелейших. То ли падение поэтапное, то ли падение, потом нулевой такой рост, такая стагнация. Поэтому все равно к этому сценарию нужно готовиться. Я знаю, правительство озабочено, но шаги предпринимаются по сценарию предыдущего кризиса. А они должны быть несколько скорректированы под новое развитие кризиса.
— Правильно ли я вас понял, что правительство Медведева слабее, чем было правительство Путина? В экономическом секторе.
— Я не скажу, что оно намного слабее. Я, честно говоря, не скажу. Я мог бы сейчас пошутить, что поскольку меня там нет, то оно слабее. Но я не скажу так. В целом там очень здравые люди: и министр экономики Белоусов, и министр финансов Силуанов. В целом имеется опыт работы и у Шувалова. Но здесь, я бы сказал, нужен сегодня действительно такой серьезный анализ и нестандартный подход. Нельзя действовать по шаблону. Вот в этих кризисных ситуациях нельзя действовать по шаблону. Поэтому все очень зависит от каждодневного анализа, как это и было у нас в прошлый раз. Мы работали очень много, смотрели, что происходит в других регионах мира. У меня в Минфине сидела команда, которая смотрела, как действуют правительства и как разворачиваются события во всех ключевых странах. То же самое делали в ЦБ. Поэтому мы накладывали эти предложения, варианты на нашу действительность, и получилось, что мы быстрее сделали многие вещи, которые потом делались в других странах. В силу нашей политической ситуации, нашего механизма управления, реагирования.
— Принятия и реализации решений…
— Да, он в данном случае работал на более быстрое принятие решений. Я помню, как парламент очень быстро принимал решения. Все это совокупно помогло ситуации. Ну а, повторяю, сегодня тоже нужно смотреть за этими ключевыми событиями, шагами. Выверять свои шаги. Нельзя действовать по шаблону. Сказать, что «вы знаете, мы уже знаем, как было в прошлый раз, нам ничего не страшно, вот мы будем также сейчас действовать…» — вот это будет ошибкой.
— Алексей Леонидович, вы сказали про приватизацию, программу. Я знаю, что в предыдущем правительстве один Игорь Иванович считал, что нужно приватизировать сейчас и очень быстро. А другой Игорь Иванович говорил о том, что надо дождаться пиков, что сейчас по цене массово вторую волну приватизации не надо проводить. Ваш взгляд на программу приватизации этого года и следующего? Насколько она может помочь стабилизировать или лучше подождать?
— Вы начали с двух Игорей Ивановичей…
— Я слышал собственными ушами этот разговор, поэтому я вам сертифицирую, что спор был ровно об этом.
— Я помню этот разговор. Игорь Иванович Шувалов в целом, мне кажется, правильную политику проводит в части поэтапной приватизации государственного имущества. В какой-то момент мы поняли, что не делали этого своевременно, не уходили от этих госактивов, поэтому сегодня даже, я бы сказал, такой возник комплекс неполноценности. Вот нам нужно быстро все приватизировать, чтобы разрешить эту проблему. Нельзя бросаться также в эту крайность, когда рынок устойчиво падает, когда…
— Замечательное выражение — «устойчиво падает». Для финансиста это замечательное выражение.
— Да. Дело в том, что, вы посмотрите: на протяжении последних двух недель или трех даже рынок просто непрерывно падал. С маленькими корректировками — и дальше продолжал падать. И то же самое происходит с ценой на нефть. На таком рынке продавать — просто неправильно. Как экономист, как финансист я говорю: это неправильно. То есть государство не должно падающий рынок как бы добивать своими шагами. Падающий рынок — это означает, что люди продают активы и выводят, что новых инвесторов практически нет. Никто не хочет сейчас входить в активы России. Как в этот момент начать продавать? Это означает заранее рассчитывать на то, что таких инвесторов практически нет или круг совершенно сузился, что и так люди продают. Мы еще добавляем на рынок активов, мы, значит, его подстегиваем к падению. Вот зачем нам свой рынок добивать? Поэтому для продажи каких-то серьезных пакетов сейчас, мне кажется, уже поздновато, нужно выждать, здесь не нужно комплексировать на этот счет.
— То есть второй Игорь Иванович был прав или первый?
— Вот теперь ко второму. Дело в том, что тот Игорь Иванович имел другую совершенно вещь. Он говорил совершенно конкретно про свой актив «Роснефть». И про ВТБ, и в данном случае Сбербанк. В части тех, кто проводил «народные» IPO. Он говорил, что пока цены ни выйдут на уровень тех продаж, которые были в момент «народного» IPO, до этого момента вот эти конкретные активы продавать не надо. И такая позиция тоже неверна. Потому что в тот момент рынок был перегрет, такую цену, которую имели тогда эти активы, еще не скоро мы достигнем. Это не значит, что мы должны остановиться по приватизации. В этом смысле я против двух этих крайностей, которые сегодня говорят. Приватизировать в любом случае, несмотря на падающий рынок, и не приватизировать, пока мы не выйдем на уровень перегретого рынка до кризиса 2008 года. Вот это две крайности. Нужно смотреть рационально. Я думаю, что на ближайшие лет пять-семь мы не выйдем на уровень тех цен, которые были до кризиса 2008 года. То есть этот кризис пройдет, мы его переживем, некоторое время будет стагнирующая ситуация и в Европе, и у нас, но для нас это не больше 4% роста. И поэтому мы не будем иметь такие цены, как были тогда, когда все казалось безоблачным и все инвесторы рвались на покупку по любой цене.
— Алексей Леонидович, мне рассказывали, что вы научили Путина, когда он стал президентом, премьером сначала, потом президентом, одной вещи — всегда смотри на цифру инфляции. Вот вчера, слушая Путина, как мантру повторял — 6,1, а будет меньше. Насколько этот показатель, если серьезно, для нынешнего года, вот инфляция уменьшается. А вы говорите о возможном кризисном годе. Насколько уровень инфляции держит экономику и не искусственное ли это понижение уровня инфляции?
— Понятно, что да, сейчас нельзя сравнивать уровень инфляции в условиях кризиса с инфляцией до кризиса. До кризиса экономика была перегрета, инфляция была действительно завышена. Сейчас ситуация другая. Сейчас подавленный спрос. Поэтому инфляция не может быть высокой. То есть инвесторы не идут и не тратят свои деньги. Спроса нет, поэтому цены не растут. Это две совершенно разные ситуации. Поэтому инфляцию — условно говоря, 6 до кризиса и 6 сейчас — нельзя сравнивать. Сейчас она должна была быть значительно меньше. Если она во время кризиса 6, то это совсем плохо.
— Плохо.
— Для кризисных условий она немножко высокая. И Международный валютный фонд вполне рационально дал понять, что мы несколько опять перегреваем экономику. В период такого некоторого спада и больших рисков очень серьезно кредитовать экономику — это значит создавать заведомо невозвратные кредиты. Заведомо строить объекты, которые не будут потом окупаться. Не будут иметь соответствующей перезагрузки. К сожалению. И здесь пока что именно такое, тем не менее, расширяющееся кредитование в нашей стране. Оно в том числе поддерживает тот спрос, который показывает, что инфляция 6, тем не менее, существует. Инфляции не должно быть. Значит, раз она 6, все равно что-то не так. И это притом, что у нас в начале года не росли тарифы ЖКХ. В данном случае 6,1 берется за весь прошлый год. Сейчас она в годовом выражении чуть больше 4. Ну вот, сейчас середина года, немножко подстегнет эти показатели. Но, возвращаясь, хочу сказать, что инфляция — важнейший, один из ведущих двух-трех индикаторов рынка. Это определяет судьбу всех предприятий. Определяет судьбу процентных ставок банка, определяет стоимость активов. Определяет тот уровень дисконтирования, который происходит по стоимости и так далее. Поэтому инфляция должна снижаться. Но не в каждый момент и не любыми способами.
— Вы сейчас сказали — индикаторы у нас хорошие, а рынок плохой. То, что вы сейчас сказали…
— Индикатор — это те показатели…
— Лампочки мигают зеленым или желтым…
— …или красным.
— Но у нас сейчас каким?
— Но они как раз показывают, что что-то не так.
— У нас сейчас какие лампочки, Алексей Леонидович?
— Сейчас желтые.
— Значит, в любую сторону. Очень интересно. Скажите, пожалуйста, вчера Путин много раз сказал слово «конкуренция». Я от Владимира Владимировича не слышал давно такой концентрации слова «конкуренция». Это какой-то поворот, как вам кажется, в его видении экономики? Объясню, почему. Вот здесь мы с вами видим стенды, но я прошел всеми стендами. Это банки с госучастием, это ТЭК с госучастием. Другой экономики не вижу. В этой связи конкуренция.
— Ну, у нас ничего с точки зрения госучастия особого не произошло в последние годы. И, к сожалению, засилье государства на рынке осуществлялось не только через госкомпании, но просто путем административного давления на частный бизнес. И на его ограничения — разрешу, не разрешу проводить такие сделки. Входить в такие-то отрасли. Начать работать в таких-то регионах. Объединяться или разъединяться. Просто государственное засилье такое негласное, неформальное участие является все-таки главным бичом. Я раньше тоже больше говорил про само участие государства как собственника и всегда говорил, что у нас больше 50% совокупно государственной и квазигосударственной собственности.
— Это правда была. И есть.
— Да, это правда, и сейчас так. Но я сейчас понял, что за последние года три-четыре, что мы не можем никак справиться с этой проблемой государственного влияния на частный бизнес. И это страшнее. Это означает, что мы правила, сами для себя установленные, — не вмешиваться, не давить, не указывать — не исполняем. Мы сами свои же принципы рынка не исполняем. Поэтому в данном случае становится более второстепенной, но не менее важной, но второстепенной проблема самой величины госучастия. У нас некоторые компании, даже государственные, могут участвовать совершенно на коммерческих мотивах, участвовать в рынках, а могут частные компании быть ограничены государственным вмешательством и влиянием. В этом смысле мы даже сначала правила для себя не установили, взаимоотношения с бизнесом. Его определенных свобод и защиты его в целом. Только потом разгосударствление будет проводиться параллельное, оно будет иметь тогда нормальные условия для конкуренции.
Поэтому я сегодня более серьезно понимаю проблему, как такого административного влияния, что мы давно называет административными барьерами на работу бизнеса. Таким неформальным влиянием через правоохранительные органы, через чиновников разных секторов. Не только там, где выдаются лицензии, получается разрешение, за которое требуется взятка. А даже не выдается лицензия, не получается разрешение, и все равно приходят и говорят: знаете, вам этим заниматься не надо. Этим будут заниматься здесь другие. А вот здесь объединяться вам не надо, а вот здесь вам просто нужно продать свое предприятие нам. Вот такая вещь сейчас часто встречается.
— Последний вопрос, Алексей Леонидович. Скажите, пожалуйста, вот вчера была такая пикировка у вас на завтраке Сбербанка с Шуваловым. Даже не знаю, это пикировка или нет. Но она производила впечатление как пикировка. Вы не могли бы объяснить, в чем суть, собственно говоря, непонимания вашего с Игорем Ивановичем? Вы работали в одном правительстве очень долго. Вы сказали, где программа. Вам вернули, что вы довольно давно работали в правительстве, где программа. Но в чем суть ваших претензий, если это можно назвать претензиями, к нынешнему составу правительства? Если это можно назвать претензиями. Во всяком случае, выглядело это так.
— Первое. Насчет моего вопроса, где программа правительства на новый срок. Мы хотим это услышать. Был прямо, был дан ответ, что она будет в ноябре. Я считаю, что это поздно. Вот сейчас правительству надо было два месяца, самое большее три месяца почаще между собой встречаться. Есть грамотные люди в Минэкономразвития, Минфине, которые могут представить любые сценарии, приоритеты, соотношения разных концепций, госуправления или экономической политики. Из них надо…
У нас только что закончилась программа «Стратегия-2020», которая дает обширнейший материал на этот счет. Вот нужно было три месяца потратить в дискуссиях, собираться по два-три раза в неделю, но выработать единую программу и через три месяца иметь, как минимум к ста дням правительства иметь, к середине августа, абсолютно четкий план действий. И параллельно уже начинать его исполнять. Нам говорят, что в ноябре. Это означает для меня, что идет некоторый такой бюрократический сценарий подготовки этой программы. И первые полгода окно возможностей мы теряем. Ну, мы ограничиваемся какими-то отдельными мерами, которые еще не встраиваются в общую программу. Вот, собственно, это я услышал. Ну программа будет, она будет в ноябре.
По поводу некой нашей дискуссии с Шуваловым. В данном случае нет: у нас не то чтобы прямо противоположные вещи — мы просто по-разному оцениваем какие-то решения. Вот здесь этот спор был всегда — и когда мы с Грефом работали, и когда уже Шувалов работал с Набиуллиной и со мной. Я просто сейчас его поясню. Правительство говорит, что нам нужны деньги на проведение модернизации. Пожалуй, нам придется еще увеличить расходы. Я говорю: знаете, после того, как они были увеличены в период кризиса неимоверно и не все сокращены после этого, даже антикризисные меры, увеличены субсидии целому ряду отраслей, — они не уменьшены. Потом были увеличены расходы на оборону, которые я посчитал, в принципе, уже непомерными. До этого были увеличены на пенсии, которые я посчитал тоже непомерными, и мы все попали на повышение страховых взносов, чтобы хоть как-то компенсировать эту проблему. Теперь говорится: а теперь мы должны повысить расходы на модернизацию. На что я сказал, что расходы больше увеличивать нельзя, что в данном случае будут более серьезные проблемы у страны. Вот этой самой зависимости от нефти, мы на эту иглу подсели, и теперь говорим, вот сейчас временно, чтобы провести какие-то меры модернизации, нам нужно на эту иглу сесть еще больше.
— Воткнуть глубже.
— Это несколько странно звучит. И я здесь вижу, что мы не должны этого делать. Но вот что не обсуждается всерьез и что собственно я предлагаю правительству: вот тот масштаб расходов, который уже достигнут, лучше бы его чуть сократить. Но, кроме того, тот объем расходов, больше 12 триллионов рублей в год, которые мы тратим, его переструктурировать. Вот больше направить на модернизацию. Не увеличивать расходы…
— С «социалки» на модернизацию.
— Частично. Я вам скажу: например, когда я говорю, что надо увеличить пенсионный возраст, скажем, примерно, потому что там более быструю отдачу дает некая реструктуризация льготных… выхода на пенсию. То есть у нас половина всех назначаемых пенсий — это по льготным спискам.
— Половина?
— Половина. Вот вновь назначаемых пенсий происходит по спискам, и люди уходят, женщины не в 55 лет, а в 50, 52, мужчины не в 60, а тоже 52, 53. Это по льготным спискам. От шахтеров до балерины. И я не говорю, что их все нужно, его нужно просто несколько оптимизировать, этот список. Оставить только действительно тех, кто реально за все эти годы советской власти и нынешние сохраняет плохие условия. Там во многих отраслях уже существенно изменились условия работы. И они не являются такими вредными.
— То есть провести такую ревизию льготных пенсий?
— Да. Например, я думаю, что мы только на этом уже в ближайшие два-три года можем полпроцента ВВП иметь, серьезные возможности. А я уж не говорю про пенсионный возраст, если запустить сейчас программу повышения, то через 5—7 лет мы будем иметь очень хороший результат.
— Вы по-прежнему считаете, что это правильно?
— Никуда от этого не деться. Ни по каким меркам. Вот мы по всем тем же меркам, мы себя сравнивать будем, свою демографическую проблему с западными странами, с продолжительностью жизни, с социальным обеспечением — по всем этим параметрам нам давно нужно повышать. Даже нет аргумента против. Все аргументы, которые сейчас звучат, они лукавые. Я готов это прямо защищать в любой дискуссии. И показывать это на цифрах, на сравнении с другими странами. Сегодня этого боятся часто, и почему уходят — это вопрос, придумывают какие-то отговорки. Потому что не хочется быть непопулярным. Новое руководство так и сказало: мы не хотим. «Единая Россия» сказала: так не хотим. Теперь нужно искать любые аргументы, почему этого не надо делать. В данном случае это означает, что у нас 2% ВВП дефицит Пенсионного фонда, который осуществляется за счет бюджета. Это триллион рублей в год.
Поэтому вопрос, где искать деньги на модернизацию, он вот вам. Если вы не будете делать, проводить эти решения, значит у вас не будет денег на модернизацию. Например, второй крупный источник — это субсидии предприятиям экономики. Даже без сельского хозяйства. Отставим сельское хозяйство, не будем его трогать, пусть там будут не меньше субсидии, чем на нынешнем уровне. Это такая особая тяжелая сфера. В других сферах у нас очень высокие субсидии экономики. Здесь можно на 2—3% в течение 3—5 лет сократить такие субсидии. И эти деньги опять более качественно направить на модернизацию. То есть мы имеем пути перераспределения и мобилизации средств для модернизации.
Но опять же в широком смысле модернизацию должны проводить частные предприятия, в результате конкуренции, частных инвестиций. И у нас 80% всех инвестиций в стране сейчас частные инвестиции. И от всего прироста инвестиций 80% — это прирост частных инвестиций. Поэтому государство здесь не является ключевым участником любой модернизации. Оно должно иметь участие только через особые сферы. Фундаментальные исследования, часть прикладных исследований, особенно рисковых. Часть долгосрочных вложений, которые рынок пока не может протянуть в части разработки новой техники. Вот где. И инфраструктура, которая должна быть тоже современной. Там начиная от дорог до Интернета. В этом смысле государство должно точно в этих программах участвовать. Но в общем объеме ресурсов и объема средств на модернизацию 80% как минимум будет занимать частный сектор и частные инвестиции. В этом смысле мы не должны говорить, что только за счет государственных ресурсов мы можем всю модернизацию провести.
— Алексей Леонидович Кудрин. Последняя тема. Не могу пройти мимо. А ваша программа какая? Личная жизнь, я имею в виду. Потому что меня убьют, если я не спрошу. Вы ушли из политики, вы будете продолжать заниматься политикой? Вы будете делать партию? Я не широко спрашиваю — а вот программу вашу, «дорожную карту»?
— Сейчас я занимаюсь укреплением комитета гражданских инициатив. Это большая работа.
— Невидная, кстати. Большая и невидная.
— Хорошо, просто запустить проект, мы сейчас три месяца как работаем, чтобы запустить проект, набрать экспертные группы, связаться с теми людьми, кто может это делать, разработать концепции этих проектов. Мы вот провели три месяца, и 26 июня на следующей неделе состоится конференция нашего Комитета гражданских инициатив совместно с представителями регионов, которые участвуют в наших проектах. Будет больше 200 участников. Общий лозунг — мы идем в регионы. По проведению этих проектов. Эти проекты связаны с реальной инициативой. Начиная от открытого бюджета и контроля властей, мы просто покажем методики, как это делать. До статистики полицейской системы и работы и контроля, как они работают. Качество их работы. До также оценки образовательных или медицинских услуг. Просто гражданская взаимопомощь. Подготовка будущих муниципальных депутатов, имеющих определенные навыки работы и отстаивания позиции своих избирателей. Мы только за лето 5 тысяч муниципальных депутатов подготовим. Ну, как правило, на двух-, трехдневных курсах. Вот это, может быть, и не было так заметно. Но я не соглашусь отчасти с вами.
Потому что уже последние два месяца мы подготовили экспертизу законодательства о губернаторах, фильтрах. Показали их в нашем заключении на примере западных стран. Такого масштаба фильтров и такого существования нигде нет. Мы подготовили заключения по закону о митингах и показали, почему он не соответствует международным стандартам. Мы подготовили сейчас — не мы, подготовило гражданское общество, мы просто нашли эти разработки — мы подготовили предложения по новому Избирательному кодексу. Который бы многие проблемы снял с учетом вопросов, которые возникли на предыдущих выборах. И о роли наблюдателей и их статусе, и пересчете и решении целого ряда вопросов, которые мы сумеем отстаивать. Мы провели круглый стол на прошлой неделе, где все ключевые организации, руководители всех наблюдательных организаций страны, представители разных партий — и «Яблоко», и «Справедливая Россия», и других — рассказали о своих альтернативных расчетах и обобщении всех данных наблюдателей. Мы примерно вышли на понимание того, как прошли выборы, какие использовались схемы, очень много нового, кстати, услышали, что не было раньше в таком масштабе в Интернете. Вот работаем в таком плане.
— То есть азарт вас охватил.
— Это обычная такая…
— Но вам интересно?
— Дело в том, что это моя позиция.
— Но вам интересно. Знаете, бывает позиция, но скучно. Надо работать. Что может быть скучнее министра финансов 20 лет.
— Мне интересно. Потому что это не каждодневное. Мы получаем результаты, но я знаю, ради каких результатов мы работаем. Поэтому это всегда греет. Но, естественно, мне несколько иногда грустно, что я не могу в полной мере уделять внимание своей чистой профессии экономике, которой я тем не менее занимаюсь. Я еще декан факультета в Санкт-Петербурге. В университете. Декан своего факультета свободных искусств и наук, который внедряет западный стандарт образования liberales, или свободное искусство, как в нашем понимании.
— Ваш факультет очень хвалят.
— Это некое универсальное образование. Мы американский диплом выдаем нашим студентам. Это, я уверен, очень интересный проект, которым я занимаюсь много лет, и наконец я стал деканом этого факультета.
— Алексей Леонидович Кудрин, вы сами слышали — председатель КГИ и декан факультета, очень длинное название, извините. Тем не менее. Спасибо, Алексей Леонидович!
— Спасибо.
Беседовал Алексей ВЕНЕДИКТОВ
