пишет, The Economist, капитал фонда составляет 7,3 трлн норвежских крон, или $882 млрд. Ни по размеру накоплений, ни по масштабам инвестиций суверенный фонд скандинавской страны не имеет равных в мире. Своим бурным ростом он обязан в первую очередь дорогим нефти и газу в предшествующие годы. Однако сейчас ситуация изменилась. И главная задача норвежцев — не растратить сбережения последних двадцати лет.Фонду принадлежат 2% европейских акций и 1% мировых
Когда два десятилетия назад правительство Норвегии внесло в общегосударственную копилку самый первый депозит, никто не ожидал столь успешного будущего. На сегодняшний день, по свидетельству журнала, фонду принадлежат 2% европейских акций и 1% мировых. Самыми большими вложениями стали инвестиции в Apple, Microsoft и Nestlé. А в целом норвежцы коллективно владеют долями в акционерном капитале более чем 9 тыс. компаний по всему миру. С падением мировых цен на газ и нефть изменилась структура доходов: выручка от инвестиций превысила поступления от продажи сырья. Однако данное обстоятельство лишь усиливает значение национальных накоплений, подчеркивает The Economist.
Независимая политика фонда не закреплена в конституции страны. Она обеспечивается механизмом его управления. Независимость принимаемых решений гарантируется специальным подразделением в Центральном банке Норвегии, находится под контролем министерства финансов и под постоянным наблюдением парламента. Вся конструкция функционирует экономно и прозрачно. А каждая очередная инвестиция получает подробное освещение в интернете.
Бюджетные правила запрещают изымать из фонда больше, чем предполагаемый годовой доход, который установлен на уровне 4% в год
Другие подобные фонды могли бы скопировать эту структуру, отмечает The Economist. Но им было бы трудно имитировать «скандинавские ценности», которые лежат в основе успеха. А также «культуру политического доверия», которая побуждает сберегать столько, сколько только возможно. Бюджетные правила запрещают изымать из фонда больше, чем предполагаемый годовой доход, который установлен на уровне 4% в год. Сам основной капитал при этом теоретически остается неприкосновенным, говорится в публикации.
По словам высокопоставленного чиновника из министерства финансов, которого цитирует The Economist, доверие к деятельности фонда подкрепляется еще двумя обстоятельствами. Во-первых, это «относительно высокий уровень материального равенства и культурной однородности» в обществе. А во-вторых, это память о «нищете сельских районов всего каких-то два поколения назад».
Однако, продолжает журнал, ожидания норвежцев меняются по мере того как претерпевает изменения сама страна. Нынешнее поколение меньше стесняется выставлять напоказ свое богатство. И те, кому сейчас под пятьдесят, не знают другого мира, кроме того, в котором 5,2 млн норвежцев относятся к самым богатым народам планеты. Популисты требуют тратить дома больше нефтяных денег.
На этом фланге выделяются «новые правые» во главе с Партией прогресса (Fremskrittspartiet), ставшей в 2013 году младшим участником правительственной коалиции и курирующей министерство финансов. В первый половине нынешнего года правительство впервые изъяло сумму, превышавшую поступления от нефти и газа. На практике это означает, что основной капитал тоже несколько уменьшился.
Наиболее частые упреки вызывает относительно низкая доходность инвестиций — в среднем ежегодные 5,5%, начиная с 1998 года
Продолжительный тренд пока не просматривается, но некоторые политики и экономисты уже испытывают беспокойство. «Очень трудно затягивать пояса, когда на прикроватной тумбочке такие деньги»,— поделился с The Economist один из информированных чиновников.
Глава фонда Ингве Слингстад уверяет, что не испытывает политического давления. Однако, по его словам, немногим демократическим государствам удается поддерживать фонды национального благосостояния. Политики всегда предпочитают более высокие расходы и низкие налоги.
Предложения активнее тратить средства фонда пока не звучат, зато раздается критика по поводу того, как размещаются деньги. Наиболее частые упреки вызывает относительно низкая доходность инвестиций — в среднем ежегодные 5,5%, начиная с 1998 года. Оппоненты приписывают столь скромные результаты чрезмерно острожной инвестиционной стратегии. В частности, они ссылаются на боязнь управляющих больше вкладывать в развивающиеся страны. По утверждению критиков, из-за этого фонд якобы недополучил $100–150 млрд.
Много дискуссий вызывают моральные и этические аспекты вложений. Фонд, например, не инвестирует деньги в производство табака и некоторых видов вооружений. Он также старается как можно дальше держаться от компаний, замеченных в неэффективном расходовании энергии и воды. И избегает вкладывать средства при малейшем подозрении на использование детского труда. Мораль важнее прибыли, всегда считали в Норвегии.
Фонд экспортирует не только норвежские капиталы, но и норвежские ценности
Парламент обязал руководство фонда уделять больше внимания борьбе против климатических изменений. Поэтому 1% инвестиционного портфеля окрашен в «зеленый» цвет. Помимо этого в последнее время изымаются инвестиции из фирм, виновных в злостном загрязнении воздуха и вырубке лесов. А с этого года — и из угольных компаний. В ближайшем будущем в запретный список могут попасть производство сахара и фастфуд, поскольку они способствуют ожирению населения. По выражению The Economist, фонд экспортирует не только норвежские капиталы, но и норвежские ценности.
Пока управляющие фондом не видят серьезных финансовых потерь от занесения в черный список примерно ста компаний. Но они не отрицают, что некоторые инвестиционные решения, продиктованные этикой, влекут за собой компромиссы. Их собственные акционеры, жители Норвегии, не всегда позволяют делать то, что правильно, в ущерб тому, что приносит деньги, пишет в заключение The Economist.
