О плохих новостях для развивающихся рынков, обвале мировой торговли и «экономическом национализме» Дэвид Любин, руководитель департамента развивающихся рынков Citigroup, рассказал в своем выступлении на медиафоруме Ситибанка в Лондоне.
Во многом развивающиеся рынки появились именно благодаря глобализации. Развивающиеся экономики зависят от роста мировой торговли, свободы перемещения трудовых ресурсов и свободы перемещения капитала. И у меня для них плохие новости.
Слабость мировой торговли в последние пять лет не имела прецедентов со времен второй мировой войны
Можно утверждать, что есть явственный тренд на деглобализацию. Одно из последствий деглобализации — ограничения в перемещении товаров. За последние пять лет мы пережили буквально коллапс мировой торговли. В течение последних пяти лет рост мировой торговли был существенно ниже роста мирового ВВП. Последний раз такое случалось во время мировой рецессии в 2001 году и в 2009 году, до этого в течение тридцати лет мы видели взрывной рост мировой торговли. Но слабость мировой торговли в последние пять лет не имела прецедентов со времен второй мировой войны. Таким образом, деглобализация уже происходит, и она началась задолго до того, как избрали Трампа.
И Brexit, и избрание Трампа — факторы, которые затронут еще одну составляющую глобализации — свободу перемещения трудовых ресурсов.
Для развивающихся экономик все это происходит в то время, когда их способность противостоять негативному внешнему шоку путем увеличения внутренних расходов очень ограничена. ВВП складывается из трех компонентов: экспорта, внутренних расходов правительства и внутренних расходов бизнеса. Коллапс мировой торговли означает для развивающихся стран, что экспорт не сможет сыграть роль локомотива роста ВВП. Но ни одна из внутренних составляющих ВВП не в состоянии компенсировать этот внешний шок. Возможности для внутренних заимствований также сильно ограничены.
Сейчас сложно обнаружить какие-то драйверы роста на развивающихся рынках
Большинство развивающихся стран стараются сейчас ограничить правительственные расходы. При этом правительства не могут сейчас проводить более мягкую налоговую политику. Если государства пытаются положиться на внутренний кредитный рынок, чтобы увеличить внутренние траты, то здесь также есть ограничения. Домашние рынки кредита ограничены.
Сейчас сложно обнаружить какие-то драйверы роста на развивающихся рынках. Участники рынка начинают привыкать к новой реальности, они осознают, что период существенного роста не повторится. В условиях, когда происходит деглобализация, многие вынуждены обращаться к интенсификации. Период, когда был возможен существенный экстенсивный рост, в прошлом.
Плохие новости все это несет в первую очередь тем развивающимся странам, которые в своем росте полагались на глобализацию.
Если страна из развивающегося мира хочет пережить деглобализацию, она должна обеспечить выполнение ряда условий. Во-первых, это высокий уровень сбережений. Чем больше в стране внутренних сбережений, тем меньше она зависит от внешнего капитала, чтобы обеспечить финансирование внутреннего роста. Во-вторых, нужно иметь структурный профицит местной валюты, по крайней мере не должно быть дефицита. Деглобализация уменьшает аппетит международных капиталов к риску и делает внешние источники капитала менее доступными для развивающихся стран.
В-третьих, страны, которые более легко могут пережить деглобализацию, это страны с большими внутренними рынками. Они смогут опереться на внутренний спрос для роста ВВП.
Сегодня этим требованиям не удовлетворяет ни одна из развивающихся стран.
Сейчас можно выделить две основные экономические модели, два подхода в развивающихся странах. Один подход — это подход таких стран, как Аргентина и Бразилия. Правительства там молодые, большинство лиц, принимающих решения, имеют дипломы известных западных вузов. Они исповедуют классический либеральный подход к экономической политике.
Экономический национализм — это защитная стратегия, один из основных принципов которой — сокращение зависимости страны от внешнего финансирования
Основной идеей является стабилизация внутренних финансовых систем, чтобы обеспечить доверие международных инвесторов и привлечь внешние капиталы. Приток капитала должен обеспечить рост экономики и дальнейшую стабилизацию внутренних финансов. Такой подход напоминает о настроениях, которые господствовали в мире в начале 90-х.
Другой подход мы видим у политиков таких стран, как Россия, Венгрия, Польша. Его можно назвать «экономическим национализмом». Экономический национализм — это не то же самое, что популизм венесуэльского образца. Экономический национализм — это защитная стратегия, один из основных принципов которой — сокращение зависимости страны от внешнего финансирования. Одним из краеугольных камней политики России является валютная независимость, валютный профицит, который создает защитный барьер от остального мира. Что-то подобное происходит и в Венгрии, и в Польше.
Сегодня, в условиях деглобализации, сложно предсказать, какая стратегия окажется правильной. Но я подозреваю, что это все-таки стратегия экономического национализма. Либеральная стратегия выглядит гораздо более рискованной.
Деглобализация — это структурная проблема для развивающихся рынков. Но есть и циклическая проблема, которая может возникнуть. Если власти США пойдут по пути налогового смягчения и либерализации и экономический рост США ускорится, есть риск, что это может сопровождаться ужесточением монетарной политики. Последний раз такое сочетание налогового смягчения и монетарного ужесточения мы видели в 80-х годах прошлого столетия. Тогда это привело к долговому кризису стран Латинской Америки. Кончено, сегодня другая ситуация. Развивающиеся страны стали гораздо более экономически независимыми, чем они были в 80-х и даже чем они были три года тому назад. Они гораздо меньше зависят от внешних рынков капитала.
Падение объемов мировой торговли сопровождается ростом протекционизма
Стратегия экономического национализма имеет свои ограничения, связанные с зависимостью от внешних рынков. Так, Россия для сохранения валютной независимости должна сокращать внутренние расходы в условиях падающего дохода от экспорта нефти. В таких условиях следование стратегии экономического национализма означает снижение надежд на экономический рост. И мы видим, насколько отстает экономический рост в таких странах, как Россия или Венгрия, от других развивающихся стран.
Падение объемов мировой торговли сопровождается ростом протекционизма. Первым годом, когда стало заметно существенное падение объемов мировой торговли стал 2012-й. В этом же году появились и свидетельства роста протекционизма. Когда размер общего пирога уменьшается, политики в отдельных странах начинают нервничать по поводу своей доли и пытаются ее защитить. В результате получается замкнутый круг.
То, что сейчас происходит, во многом зависит от соотношения ролей, которые играет рынок, рыночные отношения и политики. Глобальная система — это система, в которой международные рынки управляют правительствами. Глобализация приводила к тому, что роль местных правительств уменьшалась, все большую роль начинали играть рыночные факторы. Сейчас правительства таких стран, как Россия или Венгрия, стараются пересмотреть роль, которую играют местные политики. Они хотят сами решать, какие внешние капиталы хороши для них, какое передвижение трудовых ресурсов приемлемо и так далее. Политики там борются за право своих правительств определять экономическую модель для своей страны.
Руководитель Центрального банка Китая недавно заявил: «Когда мы говорим о конвертируемости юаня, мы имеем в виду не то, что имеете в виду вы, когда говорите о конвертируемости доллара, евро или иены. Мы имеем в виду управляемую конвертируемость». Правительство Китая не хочет, чтобы конвертируемостью его валюты управлял рынок, оно хотят управлять ею самостоятельно.
Можно увидеть связь между тем, что происходит в России, в Китае, в Венгрии и в других местах. Политики выражают свое недовольство экономическими последствиями «чисто рыночного подхода» и глобализации.
