Недавний отзыв лицензии у АМТ Банка вызвал много домыслов относительно истинных причин решения Банка России. Это неудивительно, принимая во внимание спор за контроль над этим банком между казахским БТА Банком и его бывшим главой Мухтаром Аблязовым, ныне находящимся в розыске. Аблязов прямо заявил, что лицензия была отозвана ЦБ не столько из-за тяжелого финансового положения банка, сколько по просьбе властей Казахстана. О том, так ли это и сможет ли Нацбанк Казахстана взыскать деньги со сбежавшего в Лондон банкира, «Маркеру» рассказал Григорий МАРЧЕНКО, председатель Национального банка Казахстана.
— Григорий Александрович, Аблязов обвинил ЦБ Казахстана в том, что с его подачи отозвана лицензия у российского АМТ Банка…
— Наврал, как всегда. Версия, что лицензию отозвали якобы из-за политического давления из Казахстана, кроме того, что это неправда, еще и просто глупая. Зачем казахстанским властям просить отзывать лицензию у АМТ Банка, если тем самым они лишаются возможности вернуть выведенные активы БТА Банка? С такими иррациональными, я бы сказал, просьбами никогда никто не обращался.
Со стороны БТА Банка была другая просьба к Банку России, поддержанная нами: восстановить контроль над АМТ Банком. Эта просьба — о восстановлении доли в 52%, которая была размыта до 22%, — удовлетворена не была. Что же касается отзыва лицензии, то в Банке России объяснили, по каким причинам это было сделано. Первая — это долг, который возник в 2008 году и не обслуживался, а вторая — что АМТ начал чересчур активно привлекать вклады населения, что вызвало беспокойство у регулятора.
Конечно, я не могу говорить за все казахстанские органы, но то, что со стороны Национального банка, Агентства по финансовому надзору, когда оно еще работало, и БТА Банка никаких просьб отозвать лицензию не поступало, — это точно, потому что смысла в этом никакого не было. Мстить Аблязову, действуя по принципу «так не доставайся же ты никому», глупо. Нас интересует только возврат активов, а Аблязов как личность давно уже никому не интересен.
— То, что в июле Аблязову дали политическое убежище в Великобритании, как-то усложняет для БТА Банка задачу возврата активов?
— Вовсе нет. Что касается лично Аблязова — пуcть он живет в Англии, тем более что у него там три замечательных дома, купленных исключительно на трудовые доходы. Каких-то иллюзий насчет того, что англичане его выдадут, ни у кого не было — и с политическим убежищем, и без. Но процесс, который медленно, в полном соответствии с британским правом, двигается в британском суде, в ноябре должен активизироваться: начнется заслушивание сторон. И мы надеемся, что британский суд примет объективное решение, хотя у сторон этого процесса очень разное представление об объективности. Но то, что Аблязов объективно лгал этому суду, вводил его в заблуждение и скрыл от него очень большую часть активов, которые он реально контролировал, в ходе процесса подтвердится, и, соответственно, суд примет решение по этому вопросу. На это требуется какое-то время, но мы подождем.
— Можно ли уже прогнозировать, каким будет решение?
— Там ситуация такая, что иски БТА приняты к рассмотрению, все апелляции Аблязова, которые он пытался подавать, чтобы затянуть процесс, были отклонены. Сколько времени процесс займет, мы не знаем, потому что мы как Нацбанк в этом процессе никак не участвуем. БТА Банк нанял юридическую фирму, суд назначил компанию, которая управляет замороженными активами Аблязова. Всем известно, что это самый большой объем замороженных активов в истории Великобритании.
— То есть определенный повод для надежд на то, что решение будет принято в пользу БТА Банка, у вас есть?
— Я в первую очередь верю в справедливость английского суда, так как с нашей точки зрения противоправные действия Мухтара Аблязова совершенно очевидны.
— Сколько, по вашей информации, у Аблязова в России осталось активов, которые он еще не продал?
— Не знаю. Но практически все эти активы — и проданные, и не проданные — это обеспечение по кредитам БТА Банка. Когда он эти активы продает, британские юристы реагируют спокойно, считая, что все равно они — собственность БТА. Потом будет решение суда, с которым Аблязов должен будет согласиться, потому что он в Британии живет и получил там политическое убежище. Тогда он должен будет отыграть назад все сделки, которые, возможно, сейчас заключает в России.
— Но ведь все эти сделки тоже проведены грамотно с юридической точки зрения. В некоторых БТА или Аблязов даже не упоминаются. Скажем, крупнейший в Европе производственно-логистический комплекс «Северное Домодедово» продавал западный банк, которому комплекс был заложен по кредиту…
— Насколько эти сделки хорошо юридически прикрыты, мы не знаем. Разговоров про это достаточно много, но деталей сделок я, например, не знаю. Нам говорят, что такие-то активы перешли в такие-то руки, а потом английский суд может предъявить вполне справедливые претензии к тому, кто купил такие активы, зная, что они обременены, являются или должны являться частью тех активов, которые он должен был предоставить. И все это будет раскручиваться в другую сторону.
А те люди, которые купили активы у Аблязова, станут объектом преследования судебных властей Великобритании. Во всяком случае, английские юристы видят это именно так. Если у покупателей есть существенные активы в Великобритании,а у некоторых из этих людей такие активы точно есть, включая недвижимость то эти активы можно будет арестовать в обеспечении исков. Поэтому медленно, но верно развивающаяся картина по судебному преследованию Аблязова в следующем году может превратиться в такую же картину против людей и структур, которые в нарушение решений английского суда покупали у него активы,прекрасно зная, что такие решения есть принадлежащие на самом деле БТА Банку. И таким людям или структурам будет выгоднее привести эту сделку в первоначальное состояние и вернуть деньги. С точки зрения английского и любого другого права они фактически мешают осуществлению правосудия.
— Но ведь суд может принять и другое решение?
— Многие говорят, что английский суд не только справедливый и объективный, но и более медленный и затратный, чем другие. Но если они кого зацепят, то потом уже не отпустят. И те, кто приобретает активы в нарушение решений английского суда, сильно рискуют. Другое дело, что у них есть свои юристы и они эти риски как-то оценивают, но что тот же БТА Банк после восстановления своих прав в плане взаимоотношений с Аблязовым начнет двигаться за этими активами — это точно. Юридическая фирма, которую нанял БТА, объективно считается одной из лучших именно по поиску активов. И если в начале судебного преследования было точно известно об активах Аблязова на сумму $350 млн, то теперь их уже на $5 млрд. Точной цифры до сих пор никто не знает, но они все эти активы нашли. И нашли 600 компаний, которых Аблязов скрыл от британского суда. Да, все это продолжается медленно, уже 2,5 года. Но этот процесс не остановить.
— Однако по АМТ Банку вернуть уже ничего не удастся, разве нет?
— Лицензия отозвана, это да. Точной оценки, насколько большим может оказаться ущерб дли интересов БТА Банка из-за отзыва лицензии АМТ Банка, я не видел. Но я думаю, что ее уже делают. Юристы говорят, что с учетом того, что процесс в Великобритании двигается, очень большого ущерба не будет.
— Кому менее выгоден отзыв лицензии при таких условиях — БТА или Аблязову?
— Для нас, как я уже сказал, это решение было неожиданным. Тут журналисты уже другую версию придумали — что надо было лицензию отзывать раньше, но по просьбе Казахстана ее не отзывали. Это другая крайность, и это тоже неправда. Не надо переоценивать возможности властей Казахстана в части влияния на принятие решений в России. Это бубен, в который Мухтар Аблязов стучит, желая позиционировать себя как политика и жертву преследования. А на самом деле он просто мошенник и схемотехник, который вывел несколько миллиардов долларов, нанеся вред банку и его кредиторам.
— БТА и его нынешний владелец в лице фонда «СамрукКазына» не потерял еще интереса к вхождению в капитал Сбербанка?
— Мы не являемся частью переговорного процесса со Сбербанком. Могу предположить, что прогресса в переговорах пока нет. Но все наши предыдущие заявления остаются в силе: банку нужен стратегический партнер из России, который помогал бы заниматься вопросами возврата активов.
— Дочка Сбербанка растет достаточно активно в Казахстане. Не окажется так, что с ее ростом российский банк совсем потеряет охоту тратиться на такую крупную структуру, как БТА Банк, вне зависимости от состояния последнего?
«Сбербанк» пришел на рынок пять лет назад, и пока его нельзя сравнить с крупными банками. Да, «дочки» российских банков — Сбербанка, ВТБ и Альфа-банка — растут быстрыми темпами после создания Таможенного союза. Но до того, чтобы считаться крупными банками в Казахстане, им пока далеко.
— Таможенный союз уже привел к такому заметному экономическому эффекту?
— Да, темпы роста внешней торговли очень быстрые именно по странам Таможенного союза. Хотя что касается отношений между Казахстаном и Россией, здесь есть вопросы, потому что за два года девальвация тенге к рублю через доллар составила 20%. То есть в России идет более быстрое укрепление национальной валюты, чем у нас. В результате мы имеем ситуацию, когда для казахстанских экспортеров ситуация сильно улучшилась, что сказалось на обороте.
— То есть Нацбанк Казахстана более успешно препятствует укреплению национальной валюты, чем Банк России?
— Это не столько более успешная работа, сколько разница стратегий борьбы с инфляцией. Я все время говорю: нет доказательств того, что правы мы, но точно так же нет пока и доказательств того, что прав ЦБ России. Они правы, исходя из рекомендаций учебников, — что когда курс укрепляется, снижаются цены на импорт и происходит общее снижение инфляции. Но пока инфляция в России за 12 месяцев выше, чем у нас, на один процентный пункт — у нас 8,4%, в России — 9,4%. Поэтому посмотрим: может быть, через пару лет выяснится, что ваш ЦБ был прав и реально произойдет снижение инфляции в России. Тогда мы пойдем тем же путем. Задним умом все сильны, а сейчас, в условиях сильной неопределенности, сказать, кто прав, сложно.
— Насколько удачно вам удается стерилизовать денежную массу?
— Мы стерилизуем 100% наших интервенций путем выпуска нот. Из-за избыточной ликвидности на рынке мы можем размещать ноты дешево. При том что инфляция в стране более 8%, трехмесячные ноты мы размещаем за 1%, а шестимесячные — за 1,5%. При таком уровне ставок мы можем себе позволить стерилизовать 100% своих интервенций. На самом деле мы четко видим, что монетарный фактор играет очень небольшую роль в инфляции.
Основные проблемы — структурные. Если бы у нас шел свободный поток овощей и фруктов из Таджикистана и Узбекистана, где они в три раза дешевле, то и инфляции такой не было. Но проблемы возникают на каждом шагу: границы, транспорт, ценообразование на рынках. Если бы у нас был свободный доступ и конкуренция, то среднегодовая инфляция, как мы подсчитали, была бы не 7,3, а 5,8%. А при учете не только плодоовощных позиций инфляция не выходила бы за 3—4%. Причем не только у нас, но и в России. Потому что у вас те же проблемы, что и у нас, главная из которых — отсутствие полноценной конкурентной среды.
— Таможенный союз поможет решить эту проблему хотя бы отчасти?
— Безусловно, потому что рынок увеличивается. Статистика за первое полугодие будет только к октябрю, но уже можно сказать, что у нас наблюдается значительный рост экспорта в Россию. Кроме того, нетрудно предсказать, что в результате девальвации в Белоруссии импорт из этой страны вырастет и у вас, и у нас.
— Раньше вы говорили, что для лучшей координации валютной политики необходимо заключить несколько соглашений между регуляторами трех стран. Что-то уже сделано в этом направлении? Есть ли готовые проекты?
— Мы работаем над этим. Есть российские проекты, и есть наши. Плюс есть мнение белорусской стороны. Поскольку у нас три участника процесса, надо договариваться. Процесс пока находится примерно посередине. Говорить о каких-то конечных документах еще рано.
— Что это будет?
— Мы бы хотели в оптимальном варианте видеть ситуацию, когда страны — участники Таможенного союза не проводили бы односторонних существенных девальваций или ревальваций. У нас раньше было как? В 1998 году Россия проводила девальвацию без согласования со странами СНГ. И в 2008-м тоже. Мы в этом случае должны делать компенсирующую девальвацию. После нашей девальвации аналогичная проблема возникла у Таджикистана и Киргизстана. Во всяком случае, для тех стран, которые пошли по пути интеграции в рамках Таможенного союза или единого экономического пространства, нужно эти вещи согласовывать. Иначе импорт из России так и будет дальше дорожать в долларовом эквиваленте, объемы его — снижаться, а наш экспорт, наоборот, расти. То есть перекосы будут увеличиваться, а зачем это надо? Мы за справедливое отношение между партнерами.
— Когда соглашения могут быть приняты?
— Думаю, что в начале следующего года. Надо договариваться, а о цифрах пока не хочу говорить.
— В России недавно вернулись к идее создания мегарегулятора, присоединив службу страхового надзора к ФСФР. А у вас банковский надзор вновь передали Нацбанку, ликвидировав соответствующее независимое агентство. Это что, тенденция такая?
— Я неоднократно высказывался в том смысле, что не надо присоединять надзорный банковский орган к Национальному банку. Но было принято другое решение. Теперь его нужно выполнять. Финансы и экономика — это такая область, где не может быть простых, однозначных и на все время действующих решений. Есть модели, где и ЦБ не слишком независим, и все работает хорошо. Есть примеры, когда ЦБ имеет высокую степень независимости, а надзор работает не очень хорошо. Все относительно.
— Вы некоторое время назад побыли кандидатом на замещение поста главы МВФ, вашу кандидатуру поддержали главы правительств СНГ. Чего нам не хватило, чтобы вы возглавили фонд?
— Во-первых, нам не хватило координации между развивающимися странами. Кроме того, думаю, что это было слишком неожиданно для них. Поэтому готовиться к следующим выборам нужно уже сейчас — самим сделать этот шорт-лист, 3—4 человека, а потом проводить консультации, чтобы ко времени следующий выборов директора-распорядителя МВФ кандидат был обкатан, и провести консультации с развитыми странами. Если этого не сделать, то можно не успеть, потому что у развитых стран больше отработаны все процедуры согласований — это тот случай, когда порядок бьет класс. Они лучше организованы, у них больше опыта. А так даже страны БРИКС не смогли выдвинуть единого кандидата, хотя их всего четыре.
— Насколько спонтанно возникла идея выдвинуть кандидата от СНГ? Премьер-министр Казахстана Карим Масимов, сделавший это на встрече с главами правительств СНГ, уже ехал на встречу с готовым предложением, или оно возникло у него спонтанно?
— Я не знаю, что происходило в Минске, потому что сам я сидел на годовом собрании ЕБРР и выступал на семинаре по развитию финансового сектора. Соответственно, все общение с Масимовым происходило по мобильному телефону. Он присылал мне SMS, я ему отвечал. Я не мог ему даже позвонить, поговорить. За два часа, которые я просидел на семинаре, все и произошло. Сначала у них там родилась мысль, потом он согласовал этот вопрос с Путиным, затем идею поддержали остальные премьеры. К тому моменту, когда я вышел с семинара, меня уже ждали журналисты, потому что всем им сообщили, что совет глав правительств СНГ поддержал мою кандидатуру.
— Вы проводили избирательную кампанию?
— Мы проводили встречи в основном по линии МИДа, и было несколько разговоров по телефону и консультаций со стороны премьер-министра. А потом нам просто сказали наши российские коллеги, что во время встречи G8 во Франции Россия обещала поддержать кандидатуру Лагард. А смысла продолжать в этом участвовать без поддержки России не было.
— Обидно?
— Обидно не за себя, а за все развивающиеся страны, потому что не договорились. И, наверное, при таком уровне согласованности и не могли договориться. Вот это хотелось бы изменить. Если развивающиеся страны не подготовятся как следует, то никто не гарантирует, что через пять лет, на следующих выборах, не произойдет то же самое.
Беседовал Игорь МОИСЕЕВ
