Сергей Дубинин
председатель наблюдательного совета ВТБ
Финансовый кризис, случившийся ровно 15 лет назад, 19 августа 1998 года, научил российские власти более ответственно подходить к формированию бюджета. Последовавшее за дефолтом десятилетие оказалось очень успешным для российской экономики во многом благодаря урокам, которые извлекло правительство из кризиса.
В интервью порталу Банки.ру председатель наблюдательного совета банка ВТБ Сергей ДУБИНИН, возглавлявший Банк России в 1995—1998 годах, также рассказал о том, при каких условиях произойдет девальвация рубля и как на примере Китая можно вернуть в страну бежавший капитал.
— Какие уроки, по вашему мнению, вынесли российские власти из дефолта 1998 года?
— Успешный период для российской экономики с 1999 по 2008 год обусловлен в первую очередь тем, что все необходимые уроки из дефолта 1998 года были извлечены. Прежде всего, стало очевидно для всех, что бюджетная политика должна быть сбалансирована и не может быть популистской и вступать в противоречие с денежной политикой. К сожалению, весь период с 1991 по 1998 год они были разделены. Так сложилось, что никак не удавалось правительству убедить Госдуму и значительную часть населения в том, что нельзя ждать денег из бюджета, если туда их не собирать в виде налогов. Почему-то все думали, что бюджет — бездонный и можно все время из него получать все что угодно. Это вело к дефициту, и надо было либо с помощью эмиссии закрывать этот дефицит, либо наращивать госдолг. И когда в 1994 году перешли к выпуску облигаций, в том числе и ГКО, то за счет более жесткой денежной политики удалось уменьшить инфляцию до 11%. И это при том, что, например, в 1991 году она составляла 2 500%. То есть инфляцию почти взяли под контроль. Наращивание дефицита бюджета остановить не удалось, то есть привести в соответствие доходы и расходы страны. Популистские безответственные политики, депутаты Госдумы и даже некоторые члены правительства считали, что нужно выколачивать деньги из Минфина. Результатом такой политики стал дефолт, когда уже не удалось обслуживать те обязательства, которые возникли по госдолгу.
— Дефолт 1998 года очень серьезно подорвал доверие населения к национальной валюте и банковской системе…
— Я считаю, что не 1998 год был решающим для потери доверия. Еще задолго до этого в условиях годовой инфляции в 2 000% рубль стали называть «деревянным». Более того, еще в советские времена власти каждые 20—25 лет проводили конфискационную денежную реформу. И это значительно препятствовало созданию сбережений у населения: люди старались потратить деньги. То же самое происходило и во время высокой инфляции. События 1998 года были тяжелым шоком, но скорее подтвердили опасения людей, что сберегать нельзя. Они вспоминали, как за десять лет до этого деньги обесценились в результате павловской денежной реформы.
Мы тогда в Центробанке поручили Сбербанку принимать требования тех людей, которые потеряли деньги в других кредитных организациях. Для этого мы выделили кредиты Сбербанку. И в итоге частично компенсировали людям их потери, хотя, конечно, не по тому валютному курсу, который был до кризиса. Вкладчики потеряли часть денег, но не было социальных волнений в стране.
Инвесторам в ГКО деньги тоже были выплачены. Конечно, они не получили тех доходов, на которые рассчитывали, обязательства были реструктурированы. Но все равно эти операции стали для них безубыточными, и к 2003 году с ними со всеми расплатились. Сейчас ведь нет никаких западных инвесторов, которые бы предъявляли какие-то претензии по ГКО.
Что же касается ситуации сейчас, то деньги — это первое и единственное условие, при котором люди нормально начинают работать при рыночной экономике. Если деньги не ценятся, не внушают доверия, то зарабатывать их бессмысленно. Нынешняя же ситуация свидетельствует о том, что доверие к рублю существует, одновременно с этим существуют и опасения, не произойдет ли снова девальвация.
— А она может произойти? Например, как следствие резкого падения мировых цен на энергоносители, в частности на газ, из-за так называемой сланцевой революции?
— Все определяется состоянием платежного баланса. Сейчас сальдо платежного баланса положительное, оно, правда, уменьшается. А если увеличатся предложения альтернативных источников энергии и цены на российские энергоресурсы упадут, то это существенный риск для платежного баланса. Тогда снизится курс национальной валюты. Оно нескоро произойдет, но это неизбежно. Вопрос в том, будем ли мы готовы к такому повороту событий.
Это будет связано не столько с новыми поставками, сколько с энергосбережением. В мире конкурентоспособность должна базироваться на одном из двух факторов: либо снижение затрат на единицу товара, либо инновационные предложения того, чего больше нет в мире. Инноваций сейчас не так уж и много в мире. А вот что касается сокращения затрат… Сейчас весь мир занят снижением энергоемкости. И мы должны понимать: это произойдет, когда все производители будут целенаправленно искать способы снизить свои затраты на электричество.
— После дефолта 1998 года российская экономика выиграла от девальвации рубля…
— В определенной степени — да, но это не может быть ключом к успеху. Если мы у себя позволим девальвацию, а, с другой стороны, у нас будут расти зарплаты, затраты при падении или стагнации производительности, то конкурентоспособность мы себе не обеспечим. Довольно сильная девальвация была в 2008 году. Но весь эффект «проеден» в течение полутора лет. Это дает краткосрочный эффект, но структурные проблемы таким образом решить нельзя.
— Сравните качество монетарных властей тогда и сейчас. Можно ли сказать, что российские власти научились бороться с экономическими кризисами?
— Безусловно. Прежде всего, потому, что накоплены резервы. В 2008 году Алексей Кудрин и Сергей Игнатьев блестяще провели антикризисную программу, они четко выделили приоритеты, вовремя сделали заявление, что государство гарантирует любые расчетные операции в стране. Был же момент, когда в России и Европе одновременно остановились клиентские расчеты, межбанковские. Потому что никто не понимал, что будет дальше, будет ли поставка продукции, вернут ли деньги. Были спасены ряд банков, на это было потрачено куда меньше денег, чем в европейских странах, в США.
И не было политической конфронтации в тот момент в России, все понимали, что нужно решать проблему.
— Я правильно понимаю, что если бы в середине 1990-х годов не было политической конфронтации в России, то и дефолта можно было бы избежать?
— Думаю, да. Это непростой вывод, но позиция должна быть не только единой, но и рациональной. В российской ментальности поиск компромисса не в чести. Люди пытаются давить, самоутверждаться, показать свою крутость. Вредило это тогда колоссально. Уже в ноябре 1997 года мы стояли перед кризисом. Тогда ЦБ занял позицию, что нельзя одновременно поддерживать курс рубля и скупать ГКО, поддерживая по ним низкие ставки. Тогда премьер Виктор Черномырдин принял решение, что правительство сделает все возможное, чтобы сократить дефицит бюджета. Зато ЦБ должен с тем объемом золотовалютных резервов (на тот момент это было примерно 18 миллиардов долларов) поддерживать курс рубля в границах валютного коридора, его расширили.
— Как изменилась банковская система за эти 15 лет?
— Общее что-то осталось, но произошли, конечно, серьезные структурные изменения. Сейчас чуть меньше тысячи банков, а в 1998 году их было более 2,5 тысячи. В тот момент у нас не было системы страхования вкладов, сейчас она создана. Я сам в свое время принимал решение, что вводить систему страхования вкладов пока нельзя. Мы в ЦБ были уверены, что в случае каких-либо затруднений банки спокойно закроются, перекинут свои проблемы на и без того «дырявый» бюджет. Сейчас это можно себе позволить, а представьте, что тогда бы произошло при массовом закрытии банков… Сейчас полноценно внедрены МСФО в банковской системе. Более того, мы уже внедряем в стране «Базель III». Тогда всего этого не было.
И тем не менее сейчас финансовый рынок у нас недостаточно глубокий для того, чтобы на него можно было опираться. Остро стоит вопрос доверия, нужно, чтобы сюда пришли большие деньги. Как только в 2008 году возникли сомнения по поводу развивающихся рынков, сразу капитал ушел. И с тех пор рынок находится в горизонтальном тренде. У нас нет собственных источников большого капитала, мы не в состоянии обслуживать наши собственные крупнейшие компании. Большинство наших акций котируется в России, крупнейшие компании размещают бумаги за границей. Поэтому развитие финансового сектора у нас пока недостаточно.
До 2008 года капитал уходил, но тогда приходило обратно столько же, а то и больше. Беспокоиться было не о чем. В страну приходили российские деньги, многие относились к такому притоку капитала скептически, но только после того, как в страну возвращаются свои деньги, за ними приходят и иностранные инвестиции. На протяжении 5—7 лет в Китай шли инвестиции из Гонконга, с Тайваня, то есть это были деньги китайцев, живущих за пределами страны. Мне китайские бизнесмены в 1990-х годах рассказывали, что к ним обратился Дэн Сяопин с просьбой помочь стране. Помогать надо было, страна лежала в разрухе, но люди были уверены, что деньги надо просто пожертвовать, что заработать им на этих инвестициях коммунистическое китайское правительство не даст. И когда через 2—3 года им стали приходить деньги, они были поражены. А потом еще через несколько лет в Китай стали приходить уже иностранные инвесторы. А как еще доказать, что все будет работать?
— А у нас сейчас уходят русские деньги…
— С бизнесменами надо договариваться, когда и на каких условиях они могут вернуться в Россию. Заставить инвестировать в свою страну нельзя. Как это ни банально, но только хороший инвестиционный климат создает основу для здорового экономического роста.
— Что бы вы посоветовали в нынешней экономической ситуации Эльвире Набиуллиной на правах бывшего главы ЦБ?
— Я не думаю, что ей это требуется. Эльвира Сахипзадовна всей своей работой доказала, что является очень квалифицированным экономистом и прекрасным администратором. Важно, чтобы в своей работе вместе с экономическим блоком правительства она вырабатывала правильные приоритеты. Среди них — обеспечение доверия к национальной валюте, а для этого нужно сдерживать инфляцию. Другого пути нет. Хорошо, когда наши финансовые руководители в первую очередь между собой находят общий язык и умеют убедить первое лицо государства, в чем суть этих приоритетов. Пока им это удается.
— Как вы относитесь к созданию в России мегарегулятора? Будет ли он действовать более эффективно, чем ЦБ с прежними полномочиями, в случае возникновения кризисных ситуаций в финансовой сфере?
— Это очень непростой вопрос. Если говорить про большие финансовые рынки, например американский, то там отказались от идеи создания единого регулятора. Для крупной финансовой системы единый регулятор — это сложная структура. А более мелкие европейские рынки пошли по этому пути. Мы ближе к этой модели и можем позволить себе единое регулирование, которое будет эффективным. Зачастую нужно централизованное регулирование финансовых групп, где зачастую непросто отделить коммерческий банкинг от инвестиционного.
Беседовала Наталья РОМАНОВА,
